Странно иногда получается. Напишешь стих, а через день как-то, в каком-то поезде читаешь то, что уже было написано в 1916 году Анной Ахматовой и понимаешь, что волну одну и ту же ловили. Пусть и на разных языках, пусть мне далеко до большой поэтессы. Но интересно как-то... Думаю стихи эти друг друга дополняют. Хотя могу и ошибаться...
Анна Ахматова
Все отнято: и сила, и любовь.
В немилый город брошенное тело
Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
Во мне уже совсем похолодела.
Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани.
Закрыв лицо, я отвечала ей...
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
1916. Севастополь
Ольга Ящук
Вот еще. Написано мною немного раньше, а Анной позже в ее жизни.
Анна Ахматова
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашёной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери,
И всё-таки узнают голос мой,
И всё-таки ему опять поверят.
<1959>, Ленинград
Ольга Ящук
Анна Ахматова
Все отнято: и сила, и любовь.
В немилый город брошенное тело
Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
Во мне уже совсем похолодела.
Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани.
Закрыв лицо, я отвечала ей...
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
1916. Севастополь
Ольга Ящук
В цій пісочниці б’ю все горохом об стіни,
Навіжена,
зациклена, дивна дитина.
На граблі
наступаю щодня і постійно,
Без «пустого в
порожнє» немає і днини.
Я не знаю де був
наглядач мій суворий –
Легко бути собою
і забути про себе.
Не диктує більш
віршів муза схиблена, хвора.
Пам’ятаю що
мусять. А що мені треба?
Не пробачать вже
ті, в кого зламані крила.
У самої тепер
серце, сповнене тріщин.
Та любов не
горіла, а тільки іскрила,
Цю любов хворий
мозок не повністю знищив.
Дайте шанс, поки
ще не така безнадійна,
Бо у мене,
нажаль, де не ступиш – болото.
Наглядач вже не
спить (заховала снодійне),
Зі слідів шиє
лілій м’яку позолоту…
Вот еще. Написано мною немного раньше, а Анной позже в ее жизни.
Анна Ахматова
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашёной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери,
И всё-таки узнают голос мой,
И всё-таки ему опять поверят.
<1959>, Ленинград
Ольга Ящук
Безысходность
Пленяет лунный свет просторы гиблых узниц,
глоток раскаяний вливается в глубины,
и вечность, вся в проказе, тянет руку,
от стен толкает холод жгучей льдины.
И сколько, вы скажите, ждать рассвета,
безмолвно гибнуть в безысходности бездействий,
бежать от мысли, что скребет: «Не подземелье – это???»,
давить улыбку (крысам для приветствий)?
А влажность почвы ждёт, пока проникнет Солнца лучик,
но лишь злорадствует в гниении здесь воздух.
В зрачках, заломленных сквозь призму дней, застыли тучи,
да не видать уж больше и рассветов новых…
Комментариев нет:
Отправить комментарий